|
|
|
власть_веры_и_вера_власти [2016/12/08 11:24]
imwerden создано |
власть_веры_и_вера_власти [2016/12/08 11:25] (текущий)
imwerden |
| Мучаясь над текстом рукописи, видимо, заказанной и оплаченной издательству с определенным политическим прицелом и полной диковинных мифов, воспринимаемых как слепок с помутненного народного сознания, Авдеев все же ощущает в этой мифологии, в этом страдании слепой и безногой Прасковьи, страдании, открывающем сострадание и любовь к людям, — некую поэзию и жестокую правду жизни. И это заставляет нас обращаться к воспоминанию о традиции юродства и чудотворства, свойственных убогим и безумным, традиции святости и прорицания, которая реализуется в истории православия.\\ | Мучаясь над текстом рукописи, видимо, заказанной и оплаченной издательству с определенным политическим прицелом и полной диковинных мифов, воспринимаемых как слепок с помутненного народного сознания, Авдеев все же ощущает в этой мифологии, в этом страдании слепой и безногой Прасковьи, страдании, открывающем сострадание и любовь к людям, — некую поэзию и жестокую правду жизни. И это заставляет нас обращаться к воспоминанию о традиции юродства и чудотворства, свойственных убогим и безумным, традиции святости и прорицания, которая реализуется в истории православия.\\ |
| Вот Авдеев, работая с текстом, намеревается выбросить главу, состоящую из записок, обращенных к Прасковье и поданных в храм, где хранятся ее мощи. Однако остановилась рука, и он с щемящим чувством сострадания перечитывает эти простодушные, как правило, женские послания-просьбы, полные одиночества, тоски по любви: «Прасковьюшка! Помоги выйти поскорее замуж… Дай нам здорового малыша… Соедини меня с рабом Божьим Тимофеем для притягательной любви…».\\ | Вот Авдеев, работая с текстом, намеревается выбросить главу, состоящую из записок, обращенных к Прасковье и поданных в храм, где хранятся ее мощи. Однако остановилась рука, и он с щемящим чувством сострадания перечитывает эти простодушные, как правило, женские послания-просьбы, полные одиночества, тоски по любви: «Прасковьюшка! Помоги выйти поскорее замуж… Дай нам здорового малыша… Соедини меня с рабом Божьим Тимофеем для притягательной любви…».\\ |
| Что это, откуда эти обращения к давно умершей святой мученице? От дикарской упрощенности представлений оземном и небесном, от своеобразного и примитивного облика веры? «Но кому в этой пустыне людей, — пишет автор, — сказать о безгрешном своем желании ответить любовью на любовь, радостно принять его семя, и зачать, и выходить, и родить».\\ | Что это, откуда эти обращения к давно умершей святой мученице? От дикарской упрощенности представлений о земном и небесном, от своеобразного и примитивного облика веры? «Но кому в этой пустыне людей, — пишет автор, — сказать о безгрешном своем желании ответить любовью на любовь, радостно принять его семя, и зачать, и выходить, и родить».\\ |
| Да и в одном ли российском православии можно найти такое прямое обращение к святой, такое представление о Высшей силе, о богосотворенном чуде? Помнятся мне люди совсем иного облика и иной культуры, чем простодушные русские женщины, которые в Иерусалиме клали в щели Стены плача, этой иудейской святыни, записочки с просьбами, обращенными к Богу.\\ | Да и в одном ли российском православии можно найти такое прямое обращение к святой, такое представление о Высшей силе, о богосотворенном чуде? Помнятся мне люди совсем иного облика и иной культуры, чем простодушные русские женщины, которые в Иерусалиме клали в щели Стены плача, этой иудейской святыни, записочки с просьбами, обращенными к Богу.\\ |
| А здесь, в самом центре России, во дворе Введенского храма, вьется бесконечная очередь людей, пришедших поклониться святым мощам. Старухи в платочках, молодые женщины, реже мужики и парни. Приглушенный говор стоит над этой толпой, печаль и сосредоточенность, смешанные с умилением, — на лицах. И вдруг возникает и затихает рокот моторов, и вдоль очереди движется небольшая вереница людей, в центре которой в сопровождении охраны и церковных сановников — сиятельная дама, словно спустившаяся сюда с олимпа власти, из самых дальних от этой молчаливой толпы высот.\\ | А здесь, в самом центре России, во дворе Введенского храма, вьется бесконечная очередь людей, пришедших поклониться святым мощам. Старухи в платочках, молодые женщины, реже мужики и парни. Приглушенный говор стоит над этой толпой, печаль и сосредоточенность, смешанные с умилением, — на лицах. И вдруг возникает и затихает рокот моторов, и вдоль очереди движется небольшая вереница людей, в центре которой в сопровождении охраны и церковных сановников — сиятельная дама, словно спустившаяся сюда с Олимпа власти, из самых дальних от этой молчаливой толпы высот.\\ |
| Она оглядывает пейзаж подмосковного поселения с его серыми пятиэтажками и сохранившимися еще деревенскими избами и так складно и задушевно говорит свите о России, которая так дорога ее русскому сердцу, о святой мученице Прасковье, к мощам которой она приехала приложиться, крестясь и вздыхая. А очередь знай себе мрачно глядит на это сияние власти.\\ | Она оглядывает пейзаж подмосковного поселения с его серыми пятиэтажками и сохранившимися еще деревенскими избами и так складно и задушевно говорит свите о России, которая так дорога ее русскому сердцу, о святой мученице Прасковье, к мощам которой она приехала приложиться, крестясь и вздыхая. А очередь знай себе мрачно глядит на это сияние власти.\\ |
| В интеллигентских же салонах слышен свой говор, снова и снова предпринимаются попытки осознать вечное соотношение власти и народа, как будто бы принимающего любые ее действия. И тут же всплывает другая тема: власть и церковь, подпитывающая и оправдывающая своим авторитетом любые деяния правящей верхушки, участвуя в патриотической истерике и рождая такие поразительные духовные извращения, как православный сталинизм.\\ | В интеллигентских же салонах слышен свой говор, снова и снова предпринимаются попытки осознать вечное соотношение власти и народа, как будто бы принимающего любые ее действия. И тут же всплывает другая тема: власть и церковь, подпитывающая и оправдывающая своим авторитетом любые деяния правящей верхушки, участвуя в патриотической истерике и рождая такие поразительные духовные извращения, как православный сталинизм.\\ |
| И Елена Викторовна, умная, злая Елена Викторовна, уговаривая Авдеева смириться с книгой о Прасковье, пропитанной прохановскими мифологемами, кричит ему: «Коммунизм отрыгнули, отрыгнут и одурение от богопочитания. Было безумие безверия, настало безумие веры… В кого они верят? В Христа четырех Евангелий? Как же! Христос любил и прощал, а у них от ненависти пена на губах. По их вере не горы сдвигать, а выставки громить».\\ | И Елена Викторовна, умная, злая Елена Викторовна, уговаривая Авдеева смириться с книгой о Прасковье, пропитанной прохановскими мифологемами, кричит ему: «Коммунизм отрыгнули, отрыгнут и одурение от богопочитания. Было безумие безверия, настало безумие веры… В кого они верят? В Христа четырех Евангелий? Как же! Христос любил и прощал, а у них от ненависти пена на губах. По их вере не горы сдвигать, а выставки громить».\\ |
| А далее эта циничная сорокалетняя баба, предавшая своего любовника, когда он, не желая идти на компромисс со своей совестью, бросил вызов автору книги, поплатившись местом в издательстве, пророчествует подобно пифии: «Сталин — проклятье слабой русской души и незрелого русского сознания. От кремлевской стены и мавзолея на весь мир несет серой. Этому месту быть пусту».\\ | А далее эта циничная сорокалетняя баба, предавшая своего любовника, когда он, не желая идти на компромисс со своей совестью, бросил вызов автору книги, поплатившись местом в издательстве, пророчествует подобно пифии: «Сталин — проклятье слабой русской души и незрелого русского сознания. От кремлевской стены и мавзолея на весь мир несет серой. Этому месту быть пусту».\\ |
| Такие вот страсти кипят в этом романе, недаром названном «Вожделение». Плотское, духовное, политическое вожделение пропитывает ткань повествования. Вожделея своего молодого любовника, Елена Викторовна впадает в безумие ревности, узнав, что он любит ее дочь Дашу. Мучительна страсть Авдеева, в конце концов отвергнутого Дашей, узнавшей о его романе с ее матерью. Христианские страсти клубятся вокруг образа Прасковьи, рождаяфундаменталистское высокомерие автора книги о ней, православного писателя Слепнева, для которого «русский православный народ есть последняя на земле сила, удерживающая торжество всесветного беззакония».\\ | Такие вот страсти кипят в этом романе, недаром названном «Вожделение». Плотское, духовное, политическое вожделение пропитывает ткань повествования. Вожделея своего молодого любовника, Елена Викторовна впадает в безумие ревности, узнав, что он любит ее дочь Дашу. Мучительна страсть Авдеева, в конце концов отвергнутого Дашей, узнавшей о его романе с ее матерью. Христианские страсти клубятся вокруг образа Прасковьи, рождая фундаменталистское высокомерие автора книги о ней, православного писателя Слепнева, для которого «русский православный народ есть последняя на земле сила, удерживающая торжество всесветного беззакония».\\ |
| Как перекликается это высокомерие, это сознание национальной, религиозной исключительности своего народа с мусульманским фундаментализмом, рождающим в наше время столь чудовищные проявления религиозного экстремизма! | Как перекликается это высокомерие, это сознание национальной, религиозной исключительности своего народа с мусульманским фундаментализмом, рождающим в наше время столь чудовищные проявления религиозного экстремизма! |
